Как говорится, не знаешь с чего начать, хотя лично для меня вопроса нет. Практически любое конкретное исследование на тему «Русско-немецкие культурные связи» я предваряю общим рассуждением о том, что иноземцы, и в первую очередь немцы, привносили в российскую общественную жизнь свойственные им нормы трудовой морали: ответственность и честность в делах, стремление к высокому качеству труда в научной, служебной, инженерной, врачебной, педагогической, коммерческой, воинской и других видах деятельности.
Однако, помимо собственно полезной деятельности немцев в России, существовал и ее психологический шлейф: восприятие немцев россиянами и, соответственно, восприятие немцами россиян как непосредственно в делах, так и в быту. В содержательном плане эти контакты представляли собой 1) выполнение производственного задания и все виды его критического обсуждения; 2) совместное переживание событий государственной важности; 3) бытовые контакты.
Спектр высказанных иноземцами оценок был самым разным: от проклятий со стороны тех, кто уезжал из России навсегда, до искренних сожалений от расставания с ней. Оставим пока в стороне отношение иноземцев к России и россиянам и рассмотрим ряд примеров, характеризующих восприятие иноземцев русскими.
Наш обзор будет предельно кратким, а заявленная тема по своему фактическому материалу практически необъятная, поэтому даже в моем подборе фактов неизбежен некоторый субъективизм. Отношение к иноземцам можно разделить, прежде всего, на официальные и неофициальные (бытовые). Официальные оценки выражены в царских указах и сопутствующих им деловых письмах, приказах, инструкциях. В них доминирует, можно сказать, абсолютный позитив, в основе которого предполагаемая по отношению к каждому приезжавшему в Россию иноземца убежденность, что он принесет стране практическую пользу.
Письмо Петра I к царевичу Алексею (1708 г.) // Письма русских государей. т. 3, М., 1862, с. 18.
Впрочем, не следует забывать и систематически проявляемый потребительский характер использования иноземцев. Землю и другие привилегии получали только те из них, кто принимал православие, однако, при этом они лишались права выезда на родину. Нужных иноземцев оставляли в Москве и на местах любыми путями: уговорами, обещаниями, иногда шантажом. Впрочем, в XVIII веке отношение к иноземцам стало носить более цивилизованный характер. В конце 1759 года благодаря успешным действиям русских войск в Пруссии, Елизавета Петровна вознамерилась произвести набор рекрут в русскую армию на завоеванной территории, то есть мобилизовать в русскую армию пруссаков, на что генерал-губернатор в Пруссии Н.А.Корф привел свои возражения: «Когда набираемые из Пруссии и силою рекруты в Россию прибудут, не без основания надо ожидать, что они, не привыкнув жить и питаться по-русски, частию помрут, а другие, разлученные со своими родственниками и не знающие российского языка, разбегутся»
Архив князя Воронцова. М., 1870 – т.6, с. 441.
Из письма Корфа мы видим, что желание русского правительства воспользоваться в своих интересах военнополитическим успехом отступило перед мудрым анализом ситуации. Желание правительства пополнить русскую армию прусскими солдатами объяснялось тем, что в течение XVII- XVIII веков процент иностранцев, в частности, немцев, служивших в Русской армии, был значительным. Об этом писал польский историк Казимир Валишевский: «В 1758 году при осаде Кольберга русской артиллерией командовал полковник Фелькерзам, саперами – полковник Эттингер, пехотой – бригадир фон Берг, кавалерией – майор Вермилен. Осадными работами руководили полковник Пейтлинг и полковник Лабади. Общее командование находилось в руках генерала Пальменбаха. На помощь осаждавшим крепость русским войскам прибыло подкрепление во главе с полковником Штоффельном. Приказ о снятии осады был отдан англичанином по происхождению командующим русской армией генерал-аншефом Уильямом Фермором. Приказ был доставлен под Кольберг немцем капитаном Шеллингом [Валишевский, 1989, с. 135]. Валишевский подчеркивал засилье иноземцев в русской армии со свойственным ему сарказмом. В своих оценках он не был одинок. Критические отношение к большому количеству иноземцев в русской армии высказывали и русские. Переводчик походной канцелярии Г.А.Потемкина, будущий член Российской академии Р.М.Цебриков вспоминал осаду Очакова (1788): «Всем известно, какое множество офицеров разных земель, не умеющих ни слова говорить порусски, а имеющих одни должности, чины и кресты скорее, чем наши получают, от того многие русские офицеры идут в отставку».
Цебриков Р.М. Вокруг Очакова. 1788. Дневник очевидца // Г.А.Потемкин. Последние годы. Воспоминания. Дневники. Письма. Спб.. 2003, с. 87.
В словах русского патриота слышится горькая обида. Служба в русской армии выходцев из Европы, разумеется, замедляла повышение в чинах российских офицеров. Цебриков заносил в дневник то, что видел и переживал лично, но все ли он видел? Факты говорят о другом. За редким исключением иностранцы достигали в русской армии высоких должностей многолетней упорной службой, постепенно поднимаясь в должностях и званиях. В лучшем случае их принимали на службу с одновременным повышением на одно звание. Сознательное пополнение русской армии иностранными офицерами повышало, в конечном счете, ее боеспособность, а совместный армейский быт и боевой опыт обеспечивали психологическую смычку русских с иностранцами и их взаимоприятие, в рамках как одного подразделения, так и армии в целом.
Разнообразные оценки нахождения иностранцев в России исходили от православной церкви. В XVI-XVII веках ее влияние на духовную жизнь россиян было огромным. Церковь воспринимала западноевропейцев как носителей латинской образованности, а все приезжавшие в Московское государство образованные иноземцы, независимо от того протестанты они или католики, получали в Европе именно латинское образование – другого там не было. Латинский язык, по оценке отцов православной церкви, выражал более рассудочное понимание бога, а русский и старославянский языки выражали его более душевное восприятие. Эту духовную особость и защищала всеми способами русская православная церковь.
Именно официальное мнение церкви во многом формировало отношение к иноземцам на бытовом уровне. Если выводы поставить перед доказательством, то упрощенно говоря, немцы воспринимались русскими чаще отрицательно реже положительно, еще реже нейтрально. Интерес представляет типологическое разнообразие негативных и позитивных оценок, а также должностное положение лиц, дававших эти оценки.
Свои претензии к европейцам были даже у российских ремесленников. Их чувство неприязни по отношению к иноземным ремесленникам определялось тем, что иноземные мастера получали от русских властей большие, сравнительно с российскими мастерами, привилегии. Россия, как принимающая сторона, гарантировала иноземцам: военнослужащим, инженерам, архитекторам, медикам и даже ремесленникам, привилегии, чего не имели русские, выполнявшие ту же работу и даже те из русских, кто вернулся из Европы с образованием. Со времен Ивана Грозного иноземцам официально разрешалось заниматься корчемством – производством и продажей алкоголя. Это означало, что у иноземца всегда были наличные деньги, а у потребляющих алкоголь россиян это не могло не вызывать зависть.
Идеологическое неприятие по отношению к иноземцам высказывали представители не только православной церкви. Недоверие к ним высказал экономист и публицист инженерсамоучка и предприниматель Иван Посошков. Он призывал использовать знания и опыт иноземцев только в исключительных случаях, для развития того или иного ремесла и сразу же отпускать их на родину. Этим он пытался защитить русских купцов от иностранной конкуренции.
Посошков И., 1951, с. 171.
Отрицательное отношение к иноземцам могло принимать самые разные формы. Оно могло выражаться в неоказании посильной помощи, в отказе подчиняться иноземным офицерам, в нанесении сознательного ущерба и даже в необоснованной жестокости в форс-мажорных обстоятельствах.
Так секретарь австрийского посольства Иоганн Корб в своем дневнике записал (1689 год): «На последний пожар, уничтоживший по этой стороне реки Неглинной 600 домов [не в Немецкой слободе] прибежало тушить огонь несколько немцев. Русские, совершенно напрасно обвинив их в воровстве, жестоко их избили, а после бросили в пламя и, таким образом, принесли жертву своей ярости и беспечности».
Корб Иоганн. Дневник путешествия в московское государство. М., 1997, с. 65.
Вряд ли подобные факты были типичными, учитывая крайнюю тенденциозность Корба в характеристике «московитов». Этот факт, вероятно, был записан Корбом с чьих-то слов, но в любом случае он имеет право на существование. Ненависть к иноземцам подтверждается и другими фактами. Тот же Корб воспроизводит слова двух служанок царевны Софьи и царевны Марфы, данные ими во время розыска по стрелецкому бунту. При допросе служанки «…показали, что ненависть, которую питают все москвитяне к генералу Лефорту и каждому немцу (выд. мной) была главным поводом к преступному замыслу». И далее уже от себя Корб добавляет: «Большая часть москвитян, по самой природе своей, имеют столь варварские нравы, что не терпят благодеяний, вносимых в их отечество иностранцами».
Корб И., 1997, с. 96.
Известно, что Софья в борьбе за престол с братом Петром I использовала имевшуюся в народе настроенность против иноземцев и сделала все, чтобы довести эти настроения до максимального градуса. При Петре I, благодаря идеологической поддержке со стороны церкви, верхушка которой была царем просто заменена, отрицательный настрой против иноземцев пошел вниз, но исчезнуть он не мог, что подтверждают записи испанского посланника в России Дука де-Лирия, лично наблюдавшего тушение пожара в Немецкой слободе в 1729 году, когда сгорело 124 дома: «Могу уверить вас, что русские своей небрежностью, с которой они принимались за тушение пожара, выказали ненависть, которую они питают к иностранцам…если бы [они] взялись за дело как следует, не сгорело бы столько домов. Но русские говорили публично: не важно, это горят немцы и французы».
Дук де-Лирия…// Осмнадцатый век, с. 162.
См. также с 435, 437.
Ущерб иноземцам мог наноситься, повторюсь, и намеренно. Цитирую указ от 21 января 1741 года: «[Поскольку] служителям пребывающих сюда иностранных министров [послов] обиды произошли…того ради накрепко подтвердить и всенародно публиковать, дабы никто иностранным министрам и служителям их никаких обид и ни малейшего озлобления не чинил…и поступали бы с ними ласково, без всякого досаждения».
Внутренний быт русского государства. кн. 2, 1886, с. 116.
Совершенно ясно, что этот указ не предвосхищал возможные обиды со стороны местного населения, а констатировал уже нанесенные обиды. У низших слоев населения «обида» на иностранцев была долговременной и труднообъяснимой. В допетровский период церковное начальство не скрывало своего неудовольствия по отношению, в первую очередь, к духовной независимости иноземцев, а простой народ, зная и чувствуя это, находил особое удовольствие в постоянных насмешках над ними. Название Немецкой слободы «Кукуй» русские этимологически связывали с русским матерным словом, хотя Олеарий объясняет его происхождение следующим образом: «Жены немецких солдат, живущих в Немецкой слободе, видя что-то особенное на мимоидущих русских, кричали друг другу: «Kuck ! Kucke hie», «Смотри, смотри сюда». Русские запомнили это слово и стали с удовольствием кричать вслед немцам: «Убирайся на кукуй». Немцы, прекрасно знавшие, что это слово обозначает у русских, пожаловались царю. Царь своим указом запретил русским кричать эти слова, несколько человек были публично наказаны кнутом. Обидные крики прекратились, но народное название Немецкой слободы «Кукуй» надолго осталось в употреблении между русскими людьми.
Олеарий Адам. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Спб., 1906. с. 346.
Более позитивным было отношение к иноземцам русских аристократов, уже в первой половине XVII века понимавшим, что светская образованность придет в Россию только с Запада. По словам Олеария Никита Иванович Романов (1607-1654) «любитель немецкой музыки…не только любит иностранцев, особенно немцев, но и чувствует большую склонность к их костюмам». [1630-е годы]. Никита Иванович Романов был двоюродным братом царя Михаила Федоровича.
Олеарий, с. 176.
Впрочем, этот высокопоставленный русский мог позволить себе носить немецкое платье только дома. Олеарий обратил внимание на следующие полузабытые нами факты: «Раньше немцы, голландцы, французы и другие иностранцы…носили русские одежды, им приходилось это делать поневоле, чтобы не встречать оскорблений словом и делом (выд. мной) со стороны дерзких злоумышленников. Однако год тому назад патриарх воспротивился этому. Когда однажды в городе происходила большая процессия при участии патриарха, и последний благословлял стоявший кругом народ, немцы, бывшие среди русских, не захотели делать перед патриархом ни земных поклонов, ни крестных знамений. Патриарх рассердился: «Нехорошо, что недостойные иностранцы, получают благословение вместе с русскими». Не могла православная душа патриарха терпеть, чтобы рядом с павшим перед ним ниц русским гордо стоял и смотрел не в пол, а прямо на него европеец. В понимании любого православного священника, тем более патриарха, русский человек лишь тогда является истинным православным, когда он распластывается перед богом или его представителем как в переносном, так и в прямом смысле и демонстрирует смирение. В подобных ситуациях гордость европейца воспринималась русскими как гордыня. Был издан указ, чтобы все иностранцы немедленно сняли русское платье и ходили в своем европейском. Портных для срочного пошива одежды в Москве тогда не нашлось и многие иноземцы, не желая ослушаться приказа, одели костюмы своих отцов, дедов и прадедов. Прадеды попали в Москву еще во времена Ивана Грозного, а их костюмы потомки хранили в сундуках.
Олеарий, с. 177-178.
Как видно из примера роль костюма в России того времени была чрезвычайно важна. Европейское платье обличало в человеке иноверца. Впрочем, восприятие чисто внешних форм европейской культуры во второй половине XVII века шло уже полным ходом, о чем свидетельствует запретительный царский указ от 6 августа 1675 года. Велено было «стольникам, стряпчим и дворянам иноземских немецких обычаев не перенимать, чтобы волосов у себя на голове не постригали, платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили и людям своим [слугам] носить не велели».
Орленко С.П. Выходцы из Западной Европы в России XVII века. М., 2004. с. 173-174.
В конце века уже многие высокопоставленные бояре, в частности, фаворит царевны Софьи Василий Голицын, а также высшие чиновники, носили европейские костюмы открыто. Постепенную либерализацию русского сознания уже ничто не могло остановить. Чешский иезуит Иржи Давид отмечал, что московская знать стала «благороднее», некоторые уже в подражают немцам в еде».
Орленко С.П., с. 173.
Разумеется, от внешнего подражания немцам в еде, в одежде, в музыке до осознанного уважительного отношения к немцам путь был долгим, тем не менее – это были первые признаки начала реального движения русских к Западу, первые признаки европеизации русского сознания и одновременно первые признаки будущего идолопоклонства перед Европой.
Неприязнь по отношению к иностранцам скрытно или явно проявляли и русские офицеры, поскольку все иноземные военнослужащие получали на своих должностях жалование в два раза большее, чем русские. Интересно, что инициатором отмены этой дискриминации, вызывавшей у русских постоянное глухое раздражение, был в начале 1730-х годов президент Военной коллегии, генерал-фельдмаршал выходец из баварского дворянского рода Бурхард Кристоф Мюних.
Изменение отношения к иноземцам в ту или иную сторону могло быть связано с изменением режима власти. Со вступлением на престол Елизаветы Петровны с церковной кафедры в присутствии императрицы стали сыпаться обвинения и ругательства против иностранцев.
Васильчиков А.А. Семейство Разумовских // Осмнадцатый век, с. 275.
Такова была официальная реакция правительства Елизаветы на правление Бирона при Анне Иоанновне. Впрочем, этот антинемецкий выпад длился недолго. Новому правительству необходимо было, как говорится, выпустить пар и успокоить русскую аристократию и гвардию, озабоченных засильем немцев при дворе. В опале оказался сам Бирон и несколько его подчиненных. При Елизавете Петровне количество иноземцев в России, в частности немцев разных специальностей, только выросло.
В заключение хочу сказать следующее. Очень нелегко через высказывания отдельных лиц и некоторые трудно поддающиеся систематизации факты разглядеть общие черты эпохи, разобраться в мыслях и чувствах людей, увидеть болееменее объективную картину отношения россиян к иноземцам, но если это хоть немного удается, то поставленная задача стоит затраченных усилий.
Спасибо за внимание.
