Дискуссия
Иммануил Кант – расист и колониалист?
В. А. Чалый [1]
В конце мая 2020 г. в США после вызвавшего большой резонанс убийства полицейским задержанного афроамериканца развернулась кампания против памятников деятелям, чья репутация, по мнению протестующих, запятнана расизмом. Некоторые немецкие публицисты, впечатленные этой кампанией, предприняли аналогичный поиск расистов среди национальных мыслителей и политиков прошлого. Неожиданно «козлом отпущения» оказался Кант. Эта реплика – попытка оценить перспективу данного выбора в сравнении с русским опытом.
В ноябре 2018 г. памятник Канту в Калининграде был атакован розовой краской и обсыпан листовками, называвшими философа врагом и призывавшими студентов протестовать против использования его имени университетом. Глобальные медиа жадно впитали фотографии «розового Канта». К тому времени, когда новости достигли большей части публики, памятник уже вернулся в нормальный вид, в котором с тех пор благополучно и пребывает. Но дело было сделано, и мировая общественность единодушно осудила акт вандализма в России. Российская культурная публика также выразила возмущение по отношению к этой акции, правда, разделившись в оценках: одни сочли ее проявлением почвеннического стихийного вандализма, другие — специальным пропагандистским мероприятием.
Прошло полтора года, и ситуация изменилась. Теперь уже прогрессивной общественностью считаются те, кто атакует памятники — как отлитые в бронзе, так и напечатанные на бумаге. В Америке пострадали не только конфедераты и Джефферсон, но и Сервантес, а в немецкой прессе снова зазвучали голоса о том, что Кант был расистом. Что сближает западных критиков, смешивающих Канта с конфедератами и колониальными магнатами, и русских метателей краски, видящих в нем врага?
Во-первых, это ресентимент, нечувствительный к аргументам и адресованный всему, что хоть сколько-нибудь задевает уязвленное самосознание. Он может выглядеть спонтанным и «подлинным» у толпы в Америке, сносящей памятник, или в значительной мере наигранным у известного российского адмирала, обязанного своим положением транслировать сверху определенный комплекс эмоций (Кант извинил бы адмиральский выпад как случай публичного применения того, что можно назвать разумом). Однако это одно и то же явление, описанное Ницше и Шелером и вновь поднимающее голову. Это воображаемая месть за долгие притеснения, настоящее устранение которых требует выдержки, большой работы мысли и спокойной уверенности в своей правоте. Осквернение памятника анонимными недоброжелателями или его снос эмоциональной толпой — не решение проблемы, а симптом уязвленного бессилия, признание собственной неспособности решить проблему в суде, создав такой суд в случае необходимости.
Во-вторых, это непосредственность, с которой соблюдение нынешних стандартов и приверженность актуальным убеждениям требуются от исторических фигур. Для адмирала Кант «предал свою родину», в 1758 г. приняв российское подданство вместо того, чтобы призвать к оружию или уйти в подполье, и «ползал на коленях, вымаливая кафедру» в своем прошении, адресованном русской императрице. То, что лояльности и идентичности, как и нормы письма и формы вежливости, в XVIII столетии были устроены иначе, не интересно критику, потому что его перформативный речевой акт имеет цели иные, нежели аккуратный поиск истины. Подобным же образом, хотя и с много большей тщательностью, устроены выступления некоторых нынешних критиков Канта: представления XVIII в. подгоняются под современные стандарты, ставшие возможными вообще-то именно благодаря развитию этих самых представлений. Это свидетельствует либо о невнимании к тщательности аргументации, либо о том, что цель нападок критиков, как и выступления адмирала, — не поиск истины, а консолидация и направление энергии ресентимента ради реализации той или иной политической программы, которой служит та или иная газетная редакция.
Для читателя, судящего о Канте не по газетам, кантовский расизм — далеко не новость. В философской литературе эта проблема обсуждается десятилетиями, и она действительно серьезна, поскольку расизм не является периферийным предрассудком, случайно сохранившимся у великого в остальном мыслителя, а отражает его теоретические представления о естественном развитии человеческого рода. Критика и преодоление этих представлений, в том числе с позиций моральной философии самого же Канта, остается важной теоретической задачей, имеющей практические последствия. Но эта задача не имеет никакого отношения к разворачивающейся кампании против памятников и не может быть решена с ее помощью. Напротив, подобные кампании затрудняют прогресс, приглашая носителей ресентимента «обогатить» дискуссию их специфическими методами. Можно допустить пользу в виде некоторого внимания со стороны хотя бы части рассерженной общественности к впечатляющим результатам, которые получены учеными, критикующими расистские тенденции у Канта и вообще в Просвещении. Однако эту пользу далеко превосходит вред, наносимый прямолинейными и упрощенными ассоциациями между Кантом и расизмом в глазах широкой публики. Если один из величайших западных мыслителей не более чем расист, которому случалось писать «непонятные книги» и о других, непереносимо скучных предметах, то что может спасти западную философию?
Помимо негодования и исторической непосредственности, в занимаемых адмиралом и нынешними обличителями Канта позициях есть и концептуальное родство. Русская философия давно, задолго до критической теории, постколониализма и деколонизации, разглядела колониальный компонент западного просвещения. Многие русские мыслители восприняли этот компонент как суть западной философии и, в частности, философии Канта. Западный разум, колонизирующий русский быт, навязывающий ему чуждую форму, подменяющий русскую общинность и религиозность (реальные или воображаемые) самозаконностью рационального индивидуализма и порядками индустриального капитализма, в России был мишенью критики как минимум с первой трети XIX в. Наиболее радикальные из славянофилов разглядели главный инструмент западной колонизации в современном русском государстве. Эпоха, начатая Петром I и до сих пор не закончившаяся, разделила русских на эксплуататорское западническое меньшинство, компрадорскую «элиту», и эксплуатируемый народ, живущий остатками традиционного уклада. Искусственный барьер между ними оказался едва ли меньшим, чем барьер между расами, а закрепощенное русское крестьянство своим положением мало отличалось от африканских рабов Запада. В такой перспективе история догоняющей модернизации России — это история двойного колониализма, внешнего и внутреннего, а немецкая философия выступает инструментом угнетения. Кант обеспечивает не только западные пушки Круппа, но и дубинки русской полиции, и формы русских тюрем. Поэтому история с розовой краской на памятнике Канту — не случайность, а отголосок давно идущего спора.
Возражения на этот взгляд имеют в России столь же давнюю историю и наверняка покажутся знакомыми. Они исходят из того, что у человечества общая космическая судьба, что ориентирами нам служат общие нормативные идеи и что эти абстрактные идеи наполняются конкретным содержанием только в жизни различных и многообразных рас, народов и человеческих личностей. Однако и партикуляризм возможен лишь вместе с универсализмом, поскольку только на универсальных основаниях можно построить общий мир для различного. К таким основаниям относятся универсальная человеческая разумность и способность к состраданию и любви. Да, Кант был невысокого мнения о любви, но безусловно был философом разума. Альтернативой разуму является обскурантизм, чья идейная нищета вынуждает его приверженцев отдаться двум состояниям. Первое — это бунт, в котором исполненные ресентимента и не имеющие связной мысли люди сокрушают то, что не смогли понять и над чем не смогли подняться. Русская революция 1917 г. и последовавшая за ней сталинская реакция стали результатом движения по этому пути, и последствия такого выбора до сих пор довлеют над Россией. Второе — это принятие и даже прославление своей сколь угодно неприглядной действительности и сколь угодно противоречивой и кровожадной идеологии, если она осенена авторитетом «своего» государства, партии, этнической группы или религиозной секты. Принятие и провозглашение себя такими, какие мы уже есть, и яростная критика просвещения и образования как колонизации, осуществления классовой гегемонии или угнетения нашей подлинной идентичности обрекают нас на самодовольство и деградацию в состоянии несовершеннолетия. Это путь, также пройденный в русской философии за несколько десятилетий позапрошлого века.
Русский опыт показывает, что сегодняшние западные радикалы, отвергающие «философию мертвых белых мужчин» и ее универсалистский разум с моральных, как им кажется, позиций, обрекают себя на бунт и самодовольство. Но настоящее удивление вызывают не они, а утонченная публика, либо выбирающая политику умиротворения, либо захлестываемая эмпатией по отношению к протестующим, либо ошибочно принимающая сбрасывание памятников за веселую игру или карьерную возможность, либо, наоборот, съедаемая чувством вины и встающая на колени перед толпой. Если смотреть со стороны, то это выглядит как капитуляция перед ресентиментом, которая не имеет ничего общего с возмещением зла, причиненного расизмом и расистами. Наоборот, сдаться в плен несовершеннолетию означает оставить одну из очень немногих позиций, с которых сегодня можно убедительно аргументировать, законно требовать и практически осуществлять последовательное и полное искоренение расизма. Чтобы вскарабкаться на плечи таких гигантов, как Кант, и увидеть дальше, чем видели они, надо не ниспровергать их, не обливать их памятники краской, не ненавидеть или боготворить их, но пытаться понимать, отдавая должное их открытиям и преодолевая их заблуждения.
Об авторе
Вадим Александрович Чалый, доктор философских наук, профессор, Балтийский федеральный университет им. И. Канта, Калининград, Россия.
E-mail: VCHaly@kantiana.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7570-3382
Для цитирования:
Чалый В. А. Иммануил Кант – расист и колониалист? // Кантовский сборник. 2020. Т. 39, № 2. С. 94–98. doi: 10.5922/0207-6918-2020-2-5
Примечание:
[1] Балтийский федеральный университет им. И. Канта,
236016, Россия, Калининград, ул. Александра Невского, д. 14.
Поступила в редакцию: 22.06.2020 г.
doi: 10.5922/0207-6918-2020-2-5
© Чалый В.А., 2020
