Профессор, доктор наук Нелли Васильевна Мотрошилова, Москва, одна из членов-учредителей нашего общества «Друзья Канта и Кёнигсберга – FREUNDE KANTS UND KÖNIGSBERGS e.V.», скончалась в ночь на 23 июня 2021 года. В последний год жизни она страдала от последствий инсульта, но сохраняла ясный разум и работала до тех пор, пока была в состоянии это делать.
Она изучала философию, более шестидесяти лет работала в Институте философии Российской академии наук в Москве, на протяжении многих лет руководила Институтом истории философии РАН. Поэтому даже в советские времена у неё была возможность заниматься темами вне официальной идеологии марксизма-ленинизма, в основном это классическая немецкая философия, особенно философия Иммануила Канта. Нелли Мотрошилова стала ведущей исследовательницей Канта в Советском Союзе, а затем и в России. Его работы она читала в оригинале, на немецком языке. В 1994 году вместе с профессором философии из Марбурга Буркхардом Тушлингом она издала первый том двуязычного немецко-русского издания Канта (Иммануил Кант, Сочинения на немецком и русском языках), за которым последовали ещё шесть томов основных трудов Канта.
Её отец был школьным учителем, тоже изучал немецкий и был убит в бою против немецкого вермахта в 1942 году, когда ей было восемь лет. Она рассказывала, что дед спросил её в начале учёбы, почему она хочет изучать немецкую философию, ведь немцы убили её отца и двух его братьев. Однако бабушка, простая, но мудрая женщина, возразила ему: – Немцы веками занимались философией, а Третий рейх просуществовал всего двенадцать лет.
В 1974 году в тогдашнем Восточном Берлине я купил антологию материалов по философии Иммануила Канта под названием “Революция образа мыслей или Образ мыслей революции“. Она была напечатана по случаю 250-летия со дня рождения Канта, в неё вошли работы философов из ГДР и СССР, в том числе Нелли Мотрошиловой, правда, тогда мне это имя ничего не говорило. Тридцать лет спустя, 12 февраля 2004 года, мы познакомились в Калининграде на международной конференции, посвящённой 200-летию со дня смерти кёнигсбергского философа. Нас посадили рядом на концерте в Немецко-русском доме, мы разговорились. Она пригласила меня на международный Кантовский конгресс, организованный ею 24-28 мая 2004 года (Иммануил Кант: наследие и проект) в Москве; так я впервые посетил столицу России. Новый 2006 год мы отмечали вместе в Марбелье с её русскими друзьями и знакомыми. В последующие годы мы многое делали вместе. Вместо официального некролога от имени нашего общества я хотел бы поделиться моими личными воспоминаниями о ней, поэтому больше не буду употреблять официальное обращение Нелли Васильевна, предпочитаю дружеское – Нелли.
В августе 2007 года я в течение трех недель гостил у неё в Москве и на даче под Сергиевым Посадом. В Институте философии Российской Академии наук мне довелось увидеть, насколько все её почитали и уважали – и как философа, и как своего рода мать института. К тому времени я уже несколько лет изучал русский язык – медленно и не очень интенсивно – но именно она познакомила меня с русской культурой, литературой и философией. Перед поездкой в Ясную Поляну, бывшую вотчину Льва Толстого, она дала мне почитать рассказ Толстого “Смерть Ивана Ильича“, который она истолковывала с точки зрения идей из “Феноменологии духа” Г.В.Ф. Гегеля о различии между личной моральностью и общественной нравственностью. Я сказал ей, что предпочитаю Артура Шопенгауэра, который терпеть не мог Гегеля. Она же, напротив, считала Гегеля более важным, чем Шопенгауэр, и говорила, что вполне в состоянии судить об этом, потому что вряд ли есть в России кто-то, кто знает Гегеля так же хорошо, как она. Несмотря на своё предубеждение в отношении Шопенгауэра, она сделала для меня рукописную копию письма Л Н. Толстого А. А. Фету от 30 августа 1869 года, в котором Толстой сообщал: “Знаете ли, что было для меня нынешнее лето? – Неперестающий востог перед Шопенгауэром … Теперь я уверен, что Шопенгауэр – генеиальнейший из людей“. С тех пор этот листок хранится у меня в одном из томов рассказов Толстого.
В Ясной Поляне она купила книгу воспоминаний Татьяны Кузминской, сестры жены Толстого Софьи, и сразу же прочитала её. В ней Кузминская приводит слова Толстого о том, что жизнь – это сон, а смерть – пробуждение к новой жизни. В примечаниях даётся пояснение, что Толстой действительно говорил, что на жизнь можно смотреть именно так. Нелли сказала, к сожалению, это не так; смерть – это неизбежный конец жизни; она поняла это во время болезни и смерти мужа, с которым она была счастлива в браке 27 лет. Я сказал, что если каждый должен умереть и после смерти нет ничего, то получается, что любой человек волен в жизни своей творить добро или зло. Она возразила мне; существует моральный закон Канта, пусть даже он и ставит чрезвычайно высокие требования и не реализуем в своём чистом виде.
Мемуары Кузминской позволили Нелли по-новому взглянуть на жизнь Толстого. Она критиковала то, как Толстой применял свои принципы к жизни, принуждал свою семью жить по этим абстрактным принципам, и полностью встала на сторону Софьи Андреевны, жены Толстого, защищавшей свою семью и реальную жизнь.
На даче у Нелли я познакомился с её сыном, невесткой и 17-летним внуком. Я поздравил его с тем, что у него такая знаменитая бабушка, и спросил, читал ли он что-нибудь из её работ. Оказалось, что не читал и не собирался, для него она просто бабушка. В русских семьях бабушка – это важная персона, последнее слово всегда остаётся за ней, и Нелли исполняла эту роль превосходно.
Уже в советские времена она писала книги о феноменологии Эдмунда Гуссерля, практически неизвестного в Советском Союзе; позже писала также о Мартине Хайдеггере и Ханне Арендт, о взаимосвязях между русской и западной философией, эти учебники служили многим поколениям студентов. Писала всегда от руки, у неё был красивый и чёткий почерк. Как-то мне довелось стать свидетелем встречи на станции московского метро, когда она передала какой-то женщине пачку исписанных листов бумаги, чтобы та их перепечатала.
В сентябре 2008 года мы вместе полетели в Афины и в Ретимно, куда её пригласил университет Крита прочитать доклад о Канте. В Афинах она хотела съездить на то место, где находилась платоновская «Академия», но никто не мог объяснить нам, как туда добраться. Наконец мы сели в такси, я нашёл историческую карту Афин и показал таксисту место, которое он иначе бы не нашёл. Мы оказались в маленьком заброшенном парке, где ничто не напоминало о Платоне. Какая-то женщина выгуливала свою собачку, о Платоне она ничего не слышала. В конце концов я нашёл в кустах маленькую табличку с надписью на греческом языке: здесь находилась платоновская Акадеия. Нелли была глубоко потрясена таким пренебрежительным отношением к Платону. Для неё это очень многое значило – побывать на том самом месте, где жил и учил величайший философ античности.
В апреле-июне 2011 года фонд Александра фон Гумбольдта пригласил её в Берлин. Здесь она познакомилась с членами нашего общества, завязались дружеские контакты. 15 июня 2011 года, спустя всего три месяца с момента учреждения нашего общества, она прнняла участие в подиумной дискуссии с госпожой профессором Моник Кастийо на тему «Почему в наши дни мир должен обратить внимание на идеи Иммануила Канта» (см. здесь). Я не буду подробно рассказывать о её пребывании в Берлине и обо всём, что удалось выполнить (в том числе при моём участии), расскажу лишь один случай: мы вместе посмотрели доку-драму Генриха Брелоера о семействе Маннов, и этот фильм произвёл на неё большое впечатление. Ей особенно понравилась жена Генриха Манна, женщина простого происхождения и несколько вульгарная, причём звали её Нелли. Она была очень тронута, когда на кладбище Доротеенштадт мы нашли могилу Генриха Манна, а под ней доску в память о его жене Нелли, похороненной в Санта-Моника в Калифорнии.
В 2014 году Нелли Мотрошилова побывала в Калининграде/Кёнигсберге на организованных нами «Кантовских днях». В день 290-летия со дня рождения Канта 22 апреля она прочитала в БФУ имени Канта доклад на тему «Иммануил Кант: повседневность, Tischgesellschaft в единстве с философией в эпоху Просвещения» (см. здесь). Мысль о том, что наше общество «Друзья Канта и Кёнигсберга» является продолжением застольного общества Иммануила Канта, привела её в восторг. Но когда я сказал, что хотел бы восстановить в Кёнигсберге разрушенные традиции, она ответила, что я беру на себя роль просветителя, собираюсь поучать людей, и мне стоило бы от этого отказаться.
В 2015 году она снова приехала в Берлин – на целый месяц – и остановилась в моей квартире. Как раз в те дни, 24 сентября, состоялось заседание рабочей группы «Образование и наука» инициативы «Петербургский диалог», на которое я был приглашён. Она помогла мне дописать доклад о подготовке к 300-летию Канта, с которым я на этом заседании и выступил (см. здесь). Когда мы прощались с ней 6 октября 2015 года перед её отъездом из Берлина, она сказала, что всегда будет поддерживать меня в России. И она сдержала своё слово. В последний раз мы встретились в Москве в декабре 2017 года, куда я приехал по приглашению Института философии РАН, чтобы представить наше общество, она способствовала этому приглашению. Несмотря на долгие перерывы между встречами, мы продолжали общаться, часто созванивались. В 2020 году я хотел навестить её в Москве, но из-за пандемии это не получилось.
Приведу здесь ещё несколько примеров того, о чём мы говорили на протяжении многих лет, о том, что её волновало и беспокоило. Она жаловалась, что люди в Германии мало знают о России и не интересуются ею; я был скорее исключением, отчасти потому, что учил русский язык. Как-то она встретилась с немецким профессором, президентом важного философского объединения, который не знал, кто такой Петр Кропоткин, да и не хотел знать. В последние годы у неё всё больше складывалось впечатление, что в немецких СМИ распространяется своего рода русофобия.
Как-то она сказала, что в России и в некоторой степени в Германии идёт диалог в стиле «как бы»: политики делают вид, что хотели бы вести диалог с гражданами, но в действительности принимают решения, не учитывая мнения и потребности людей. Она считала, что Россия пронизана коррупцией и с годами положение дел становится всё хуже. В своей книге «Цивилизация и Варварство в эпоху глобальных кризисов» (Москва, 2010) она изложила предложения о том, как побороть коррупцию (стр. 191):
- поставить на строгий учёт и сделать достоянием широкой гласности собственность всех без исключения чиновников России (особенно чиновников руководящего звена), включая их чад и домочадцев, постоянно сопоставляя их официальные, декларируемые доходы, легальный заработок и фактическое (не на бумаге) состояние дел, удостоверяемое точно, объективно и, разумеется, законно; в случаях, когда заметные расхождения имеют место, об этом должны знать граждане соответствующих регионов и граждане страны; соответственно, срочно должны предприниматься меры, предусмотренные законом; проверка счетов, собственности должна осуществляться в стране и за рубежом – законы для этого имеются;
- подобные меры должны распространяться также на бывших чиновников, затем плавно «превращающихся» в бизнесменов – в случае, если они сами добровольно не пожелают вернуть казне и народу то, что у них «заимствовали» (т.е. разницу между тем, что оказалось в их владении, и тем, что действительно законно заработали, – эту разницу легко подсчитать);
- должна быть разработана упреждающая технология, не позволяющая чиновникам (как сказано ранее) «технологично» жить не по средствам, «забирать» деньги народа и государства и направлять их – через подставные фирмы-однодневки – на свои счета и счета ближайших родственников; для этого вся государственная система отслеживания денежных потоков и контроля за ними должна быть поднята на другой уровень.
Уверена, что в России должна появиться новая партия или, ещё лучше, действенная структура гражданского общества, которая затребует такую программу и цивилизованными средствами заставит её выполнять. […] Но пока такое не происходит, надеяться на существенное преодоление цивилизационной отсталости России не приходится. Это нужно понять самой власти.
По её мнению, вина в коррупции и злоупотреблении властью ложится не только на власть имущих, но и на обычных народ, который соглашается с подобными условиями (стр. 137):
Было бы неверно списывать всю вину только на правящие клики, кровавых диктаторов, непосредственно приказавших создать Освенцим или ГУЛАГ, развязать уничтожение целых народов, и наиболее видных идеологов — хотя вина их несомненна и первостепенна. Надо, наконец, твёрдо и честно признать: варварство – эти и подобные действия таких правителей, но также энтузиазм населения, во всяком случае той его весьма многочисленной части, чья деятельность наиболее активно и непосредственно связана с беспрецедентным уничтожением людей, с выработкой и исполнением бесчеловечных приказов, с разжиганием культа диктаторов и их партий и т.д. И совершенно безразлично, идет ли речь о неотёсанных, грубых или об образованных, внешне цивилизованных захватчиках, надсмотрщиках, идеологах, ибо суть, результаты их деятельности нельзя не определить как чисто варварские.
Она не верила в линейный прогресс, но рассматривала варварство как обратную сторону цивилизации, причём оба явления развиваются равномерно (стр. 120):
в угрожающем большинстве случаев отдельные люди и институции фактически руководствуются в своём отношении к среде обитания антицивилизационными, т.е. варварскими, мотивами и правилами.
В своей книге она ставит вопрос и отвечает на него (стр. 48):
Что именно изменилось в современную эпоху? Население многих стран, регионов земли поставлено в ситуацию, когда оно в массовом масштабе, притом несравненно более сознательно и целенаправленно, чем когда-либо в истории, и именно в практическом плане, должно работать (и отчасти уже работает) как объединённое человечество.
Это сказано совершенно в духе Канта. Она часто заявляла, что верит в «неофициальное сообщество» достойных, образованных людей, которые есть во все времена и в любых ситуациях, в том числе и во времена её молодости, которые пришлись на сталинский период. Нелли Мотрошилова не относилась к числу слепо верящих в силу прогресса, но допускала возможность того, что такие люди путём сотрудничества смогут улучшить человечество.
В завершение моих воспоминаний о Нелли Мотрошиловой я бы хотел привести ещё три цитаты из произведения Льва Толстого «Путь жизни», думаю, она бы с ними согласилась (глава «После смерти»):
Кто видит смысл жизни в духовном совершенствовании, не может верить в смерть — в то, чтобы совершенствование обрывалось. То, что совершенствуется, не может уничтожиться; оно только изменяется.
[…]
Я не помню ничего о себе до моего рождения и потому думаю, что и после смерти не буду ничего помнить о своей теперешней жизни. Если будет жизнь после смерти, то такая, какую я не могу представить себе.
[…]
Для умирающего человека раскрывается что-то в минуту смерти. «Ах, так вот что!» — говорит почти всегда выражение лица умирающего. Мы же, остающиеся, не можем видеть того, что раскрылось ему. Для нас раскроется после, в свое время.
Как любому из людей, Нелли Мотрошиловой пришлось в одиночестве пройти свои последние шаги на жизненном пути. Она уже не сможет рассказать нам о своих последних переживаниях и познаниях. Но я уверен, что до конца своих дней она оставалась философом. Во втором томе своего главного произведения «Мир как воля и представление, глава 4, «О смерти и её отношении к нерушимости нашей сущности в себе» Артур Шопенгауэр писал:
Смерть — подлинный гений, вдохновитель или Мусагет (Предводитель) философии, отчего Сократ и определил её как θανατου μελετη (Подготовка к смерти: Платон, Phaidon. P. 81 A). Вряд ли люди стали бы вообще философствовать, если бы не было смерти.
Нелли, прости, что я в очередной раз упоминаю Шопенгауэра. Мы бы наверняка обсудили эту цитату, как и происходило неоднократно. Что ж, теперь это невозможно. Но в мыслях моих, дорогая Нелли, я продолжаю наш диалог. Недавно, ища в интернете твои сделы, я нашёл запись беседы с тобой в рамках проекта «Устная история»: (здесь) В самом конце ты произносишь такие слова: «Мы должны обладать культурой воспоминания об умерших».
Я всегда буду помнить о тебе.
Берлин, 26 июня 2021 года
Герфрид Хорст
Перевод: Светлана Колбанёва.
